class="p1">— Разумеется.
Царевич повернулся с нехорошей усмешкой.
— Тогда эту папку, — указал он рукой, — мы может выставить как трофей, взятый в палатке Карла при Нарве. Он ведь не женат. И пока брыкается. Не так ли?
— Так, — кивнул Голицын.
— Только к ней, я думаю, нужно добавить и другие. Да. Французские. И прочие. Чтобы это не выглядело так, будто бы мы топим именно Габсбургов. Присылай своего человека. Он поработает здесь. Под моим надзором. Потом заложим эту мину. Подорвем. А после я велю скопировать тебе оригиналы на русском для работы.
Василий Васильевич мягко улыбнулся, прикрыл глаза и покачал головой. Этот молодой человек с его удивительно извращенным мышлением пугал и вдохновлял одновременно. И он не знал, чего больше…
Глава 2
1704 год, февраль, 3. Москва — Стокгольм
Москва зимовала.
А зима выдалась удивительно снежная. И, несмотря на морозы, удивительно горячая.
Там вообще, как получилось?
Алексей то, после того разговора с Голицыным, сам явился к отцу упредив остальных. В тот же день, точнее вечер. Показал ему документы, пояснил что к чему. Ну и доложил о ликвидации изменника…
И лишь на утро к Петру Алексеевичу пришла делегация из пяти князей. С челобитной на злодейство и самоуправство царевича. Принял он их вполне охотно. Но не обычным порядком, а частным образом в небольшом помещении, сославшись на занятость. Чтобы свидетелей поменьше. Выслушал внимательно. А потом обломал об их спины несколько черенков, принесенных специально для того. Приговаривая непечатными словами о том, что вступились они за изменника…
Занедужили челобитчики.
Занедужили.
Слегли натурально.
А тем же днем расследование началось об их хищениях. Которое пошло быстро. Очень быстро. Просто реактивно, ежели судить по темпам, типичным для начала XVIII века. В том числе и потому, что все было известно заранее. И требовалось лишь это оформить чин по чину. По Москве же поползли слухи, пока расследование шло, что в городе появилась новая заразная болезнь — олигофрения…
— Алексей Петрович, — устало произнес тогда Ромодановский, — твоих рук дело?
— О чем ты Федор Юрьевич?
— Так о слухах этих грязных. Разве не слышал, что по кабакам болтают?
— Там много что болтают.
— О болезни новой, об олифрении.
— Олигофрения. Это по-гречески. Означает «слабый умом». Слышал. Да.
— Ты ведь пустил?
— Народ он не Бог, но тоже шельму метит. — усмехнулся царевич. — Зачем придумывать то, что и так на виду?
— Ты хочешь сказать, что это просто люд выдумал, будто бы один из князей отведал супчику колдовского из мышей да гадюк, через что и подхватил заразную хворь, от которой умом слабеют?
— А разве молва не права? Пошли защищать изменника? Пошли. Скажешь, ума у них палата?..
Посольства от таких слухов разбежались, убрав на время прессинг матримониальный. От греха подальше. Страшно ведь так заболеть.
События же в столице России развивались дальше.
Не все аристократы сразу всё поняли. Некоторые попытались как-то переломить ситуацию. Начали стягивать верных людей в столицу. Да вот беда. Первый утонул в нужнике для слуг. Упал по пьяному делу, как стали болтать. Второй с коня сверзился неудачно — головой о полено. И так несколько раз. Третий, опять же, говорят пьяный, упал в корыто для свиней в хлеву. Захлебнулся там. Ну те его и обглодали…
А потом как-то все притихли.
О том, что где-то поблизости видели лейб-кирасир народ особо и не болтал. Не интересно это было ему. Возникающие же слухи оперативно купировались, вместе с неосторожными языками. А вот правильные слухи разгонялись. Дескать, общались те бедолаги с больными олигофренией. Вот и заразились…
В последних же числах января завершилось расследование хищений этих пяти князей. Их отправили в родовые поместья на вечное поселение, а почти все их имущество отписали в казну. Для компенсации украденного. Оставив лишь крохи, чтобы хоть как-то сводить концы с концами.
Что и стало последней каплей.
Аристократы дрогнули.
И выплатив в казну виру, вернув вполне живой и здоровой семью того неудачливого поваренка. Причем, что примечательно, виру разделили на довольно большое количество родов. Да еще ругались изрядно — кому сколько платить. Ведь ее взымали только с высшей аристократии. А потому — если не платил, то вроде как к ней и не относишься…
— Видишь бать, а ты тревожился, — усмехнулся Алексей, кинув на стол один из кошельков, забитых серебром. — Пятьдесят тысяч рублей серебром. Немного, но приятно.
— Они не уймутся, — фыркнул Меншиков, масляным взглядом поглядывая на эти деньги.
— Ну так эпидемия олигофрении может вновь вспыхнуть. Не так ли?
— А присказки эти шутливые откуда ты взял?
— Скушай заячий помет, он ядреный, он проймет. От него бывает мрут, но, а те, кто выживает, те до старости живут? — продекламировал царевич Филатова. В каком виде вспомнил, в таком и озвучил.
— Да. Вроде этих. Откуда они?
— Это уже народное творчество. Серьезно. По Руси среди простого люда много великих поэтов бегает. Им бы только чуть вздохнуть от гнета. И они всей Европе покажут. — погрозил Леша кулаком в окошко.
— Не ты придумал? Точно?
— Увы, — развел руками Алексей. — Рад бы, но увы.
Петру, конечно, досталось.
Эмоционально.
Он на полном серьезе думал, что в Москве восстание произойдет. Из-за чего, повторяя прием сына, стал ездить по полкам второй новгородской дивизии, что тут проходила обучение, и пробы снимать. Прямо из котлов солдатских. И с людьми разговаривать, вызвав те самым всплеск позитивных настроений у личного состава.
В городе же аристократы всю эту беготню восприняли иначе.
Кое-кто подумывал действительно о подтягивании лично преданных людей и «окончательном» решение вопроса с Романовыми. Но одно дело без малого четыре сотни лейб-кирасир, преданных как собаки царю и царевичу. Они сами по себе — та еще проблема, но решаемая. И совсем другое, когда выйдут полки. Тут мало не покажется никому.
О том, что творили стрельцы в 1682 году все прекрасно знали. Кто-то даже своими глазами видел, отчаянно молясь, чтобы гнев служилых на них не повернулся…
Тем более, что «отчаянные головы» слишком быстро лишались этих самых голов. И каждый раз с выдумкой. Показывая с каждым таким заходом, что правящий дом он именно что правящий. А не «свадебные генералы» на престоле. Да и внутри высшей аристократии не было единства. Далеко не все хотели устраивать переворот. В том числе и потому, что Романовы им в общем-то неплохие варианты предлагали. Да и в своем праве были, наказывая тех, кто против них злоумышлял.
Необычным образом.
Непривычным.
Но что это меняло?
Так или иначе, но к началу февраля эта история затихла. А аристократы демонстративно прекратили тайные собрания. От греха подальше.
Алексей, конечно, не верил, что они проглотили обиду и приняли ситуацию. Однако главное было сделано — противник признал свое поражение и отступил. Самые же буйные, многие из которых числились в списках настоящих руководителей провалившейся попытки переворота 1698 года, либо отошли в мир иной, либо сели под домашний арест в своих вотчинах. Потеряв если не все, то многое. Во всяком случае старого влияния, а также финансовых да людских ресурсов у них более не было…
Еще немного пообсуждав аристократов и последствия Петр с небольшим окружением перешли к подведению итогов кампаний 1702 и 1703 годов. Царевич как раз и явился для этого, заодно привезя деньги. Завершив обобщать материалы…
— Новая пехота показала себя не хуже шведской, — начал Алексей. — Во всяком случае основным фронтом она выдержала натиск и сумела перейти в контрнаступление.
— Это не может быть случайностью? — поинтересовался Михаил Голицын, один из командиров, которому эту пехоту и поручали в генеральном сражении.
— Не думаю. Выучка штыковому бою дала о себе знать.
— Стреляли они тоже отлично. — заметил Меншиков.
— Главным успехом их стрельбы явилось сбивание шведского залпа, который удалось упредить. В остальном же — стреляли плохо. Пулевых ранений крайне мало. Часто, но плохо.
— И что ты предлагаешь? — спросил царь.
— Можно начинать стрелковую подготовку. Не перезарядку, которая у них нормальная. А стрельбу. Целевую. Это дорого. Мушкеты и порох будет жечь — дай боже. Но без этого не поднять толк от всех этих залпов.
— И по сколько выстрелов на человека надо?
— Проверять нужно. Одно дело — стрельба учебная, в спокойной обстановке. Другое — в поле под огнем противника. В бою, насколько я знаю, все скатывается к вбитым долгими
